ПОЭМЫ
СТАРИК
Вот выходит сеятель сильный
На свои дневные труды.
Сыпет зерна горстью обильной
В лоно черное борозды.
У дороги семя ложится,
А за ним следит воронье,
И зерно похищает птица
И уносит в гнездо свое.
А другое зерно пропало,
Не сумев обрести корней,
Потому что оно упало
Посреди бесплодных камней.
Третье семя росток пустило,
Только терний встала стена,
Свет растенью загородила-
Чахлый колос не даст зерна.
Но взошло четвертое семя-
Тянет стебель до облаков,
И встает молодое племя
Из подобных ему ростков.
И живет оно и упорно
Устремляется в вышину…
Сей мне, Господи, в сердце зерна-
Может, я стократно верну.
***
Сто дорог я прошел, но сроду
Не встречал таких стариков.
Он- не в нынешнюю породу
Торопливых хлипких дедков
(Нынче люди быстро сгорают,
Не успев перейти в дедов,
Суетятся и умирают,
Не дожив до своих годов).
Он сидит на кровати- строен
И высок, как высохший дуб.
Светел лик его и спокоен,
И упряма полоска губ.
Не боятся белого света
Голубые его глаза-
Как броней белесой одета
Васильковая бирюза.
Индикатором дрогнет веко-
И ресниц концы задрожат:
Это бьется ум человека,
Паутиной времени сжат.
Борода на грудь забегает
Белоснежной пенной волной.
Слабый голос дед напрягает,
Разговаривая со мной…
***
Как попал я к нему впервые?
Врать не буду- сам позабыл.
Может, чурки колол кривые
(Я тимуровцем в школе был),
Может, дождь накрапывал хмуро-
И зашел я в дом невзначай,
А его племянница Шура
Пригласила меня на чай?..
Жил он бедно: скромная хатка,
Ни паласика - на полу,
Стол да стул, шкафы да кроватка,
Да иконы в красном углу.
А в шкафах лишь книги да книги
(Он всю жизнь, наверно, читал):
Это были его вериги,
Это был его капитал.
Мы, конечно, с ним подружились,
Пили чай с ним тысячу раз,
И у Шуры глаза слезились
От печали светлой за нас…
Шура- ручки ему и ножки,
А с каких-то пор и глаза-
Протирает книгам обложки,
Ставит свечки под образа.
Шура пол в избе подметает,
Топит печь старику зимой,
Вслух, по просьбе, книги читает,
Непонятные ей самой,
Поправляет ему подушки
И вздыхает, как об отце…
А у Шуриных глаз –веснушки
На открытом русском лице…
Я домой возвращался поздно:
Было трудно встать и уйти.
Он рассказывал мне, как звездно
На Великом Млечном пути.
Речью тихой и вдохновенной,
Позабыв про чай на столе,
Открывал он тайны Вселенной
Для живущего на Земле.
Я ловил созвездий названья,
Я узнал, как звезды горят.
Слушать я , затаив дыханье,
Был готов часами подряд.
За окном, пожаром объята,
Разгоралась кромка небес,
И под епитрахиль заката
Головами склонялся лес.
Звезды шли на свои дорожки,
Проступая сквозь небосвод.
Месяц мыл золотые рожки
В океане вселенских вод.
«Черных дыр» незримые точки
Искривляли поле ночи,
На себя мотая в клубочки
Концентрические лучи.
Плыли в бездне волны квазаров
По космической пустоте,
И кружились тела пульсаров
На немыслимой высоте…
***
Дед в сочувствии не нуждался,
Никогда на жалость не бил,
О себе, как я убеждался,
Он рассказывать не любил.
Лишь однажды, вечером летним,
Будто снял он с души затвор.
Был и первым, был и последним
Откровенный наш разговор…
Чашки тер он углом платочка,
О себе пытался шутить:
-Эта ветхая оболочка
Начала меня тяготить…
И вслепую он понемножку
В чашки лил крутой кипяток.
Мне заварки он бухал ложку,
А себе насыпал чуток.
-Мы, Валерий, с вами похожи.
Может, в чем-то я ваш кумир.
Вам ведь не безразлично тоже,
Как устроен весь этот мир.
Но примите мои признанья:
Все, чему я вас обучал,
Для науки- не верх познанья,
А скорей- начало начал.
Да, теорий- россыпи просто,
И гипотез много…И что?
Что такое, все-таки , звезды-
До сих пор не знает никто.
Полагают, предполагают,
Размышляют и говорят-
Но конкретно люди не знают,
Тайны той, как звезды горят.
Может, правда, в синтезе дело-
Да сто раз уж считали. Нет…
И давно бы Солнце сгорело
За каких-то сто тысяч лет
Телескопы небо изрыли,
У науки виски седы,
Но пока еще не открыли
Ни одной погасшей звезды…
Я сознаться вам должен в муке,
Что гнетет меня с давних дней:
Охладел я сердцем к науке.
«Суета» -говорю о ней.
И над ней умываю руки
Я по праву прожитых лет.
Основная цель у науки-
Доказать, что Господа нет.
Не скажу дословно цитаты,
Передам лишь самую суть:
Промежуточные результаты
Лишь продляют неверный путь.
У науки нет состраданья.
В ней сочувствия не найти.
Что мне в таинствах мирозданья?
Ими душу мне не спасти.
Безразлична к людям наука
И не смыслит в добре и зле,
И не знает, какая мука-
Без любви ходить по земле.
Наше Солнце для астрономов-
Зауряднейшая звезда,
А Земля - из разряда гномов,
Шарик, в общем-то, ерунда.
Просто крохотная планетка-
Охладевший звездный кусок.
Да ее любая ракетка
Облетит вокруг за часок.
Но люблю я ее упрямо
И судьбу на ней не кляну:
Здесь зарыты папа и мама,
Здесь я Богу душу верну.
Рек люблю изгибы кривые,
Золотой песок берегов
И цветов узоры живые
В изумрудных коврах лугов,
Зимний лес в немой летаргии
И апрельских берез винцо,
Теплых ливней струи тугие
В запрокинутое лицо…
Ум без совести - не приемлю.
Всех познаний в мире важней-
Знать, зачем мы пришли на Землю,
Смысл постигнуть жизни на ней.
***
Нежный плод материнской муки-
Человек рожден, чтоб рождать,
И даны человеку руки-
Строить дом и сад насаждать.
Все я сделал на этом свете:
Не один я сад насадил,
И даны мне Господом дети,
И не раз я дом возводил…
***
Любопытным я рос мальчишкой-
Не любил я мяча гонять.
С малолетства был дружен с книжкой,
Все на свете хотел понять.
Несомненно, я был философ-
При луне читал по ночам
И страдал от таких вопросов,
Что и взрослым не по плечам.
Не желал я доли военной.
С детских лет мечты родились:
Познавать устройство Вселенной,
Знать, откуда звезды взялись.
Люди жили в поисках хлеба,
Не могли ответить они.
Говорили, глядя на небо:
«Звезды - это Божьи огни…»
Как болел я вопросом этим,
Сколько книг пришлось разгрызать
Для того, чтоб однажды детям
Точно так о звездах сказать…
В лес ходя по осенней тризне,
Я ловил времен круговерть.
Размышлял над загадкой жизни.
В листьях сорванных видел смерть.
Русый мальчик в рубахе рваной,
Не по-детски пытался я
В этой жизни, мне Богом данной,
Осознать, в чем суть бытия.
И при этом науку с верой
Совместить я всегда мечтал.
Годы жил я с этой химерой,
Будто свет и тьму сочетал.
И, пожалуй, в уме убогом
Представлял я примерно так:
Несомненно, мир создан Богом,
А науке известно, как…
В Спасский храм наш возле погоста
На все службы ходя подряд,
Принимал я легко и просто
Православный древний обряд.
Я при входе делал поклоны
На восток, на север и юг.
Целовал святые иконы
По периметру стен вокруг.
А до многих - маленький мальчик,
Я не мог дотянуться сам,
И тогда целовал я пальчик
И прикладывал к образам.
Сладко вздрагивал на мгновенье,
Услыхав колокольный звон,
Подойдя под благословенье,
Шел часы читать на амвон…
Не забыть мне отца Никиты-
Поминаю всю жизнь добром…
Без суда и без волокиты
Он расстрелян в двадцать втором…
Помню дьяка -приспособленца,
Всем он кланялся при дверях.
Все рядился под обновленца,
Но и он погиб в лагерях…
Опуская свой разум долу,
Сердце я устремлял горе.
Я прошел на клиросе школу
И прислуживал в алтаре…
Жаль вот - детство кончилось скверно-
Записали нас в кулаки:
Глаз колола кому-то, верно,
Наша мельница у реки.
Мне двенадцать было от роду,
Но вовек не забуду я,
Как сажали нас на подводу
И везли в чужие края…
Там, где рос я, не было храма-
Далеко, на тысячу верст.
Храмом мне была панорама
Бесконечно далеких звезд.
Не пришлось мне в детстве учиться.
Оставалось только мечтать,
Оставалось по книгам рыться-
Тем, что мог я где-то достать.
На веку немало страданий
Я хлебнул на своих путях.
Ел я горький хлеб подаяний,
Щеголял в сиротских лаптях.
Я сажал сады в Туркестане,
Где метет пески суховей.
И не дай вам Бог испытаний-
Хоронить своих сыновей…
На запястье эта наколка-
Лагерь память оставил мне,
И в груди моей два осколка
Не дают забыть о войне…
Я в науку вгрызался поздно,
Я спешил года наверстать,
Но теперь уж никто про звезды
Помешать мне не мог читать.
Я полжизни ходил в погонах,
Со своей не споря судьбой,
И возил по стране в вагонах
Чемоданы книжек с собой…
***
Тайны мира седы и древни
И сокрыты во тьме веков…
А Христос идет из деревни
И ведет с собой рыбаков.
Нет в нем скрытности, нет в нем фальши.
На ременных сандальках- пыль.
Он не ходит от дома дальше,
Чем за триста каких-то миль.
Рыть лисица норы умеет,
Птица знает, как гнезда вить,
Только Божий Сын не имеет
Места голову преклонить.
Людям, в горе окаменевшим,
Он не тайны нес бытия.
Говорил Он веру имевшим:
«Люди, радуйтесь ! Это- Я.»
Царь для избранного народа,
Не носил Он пурпур до пят.
Проповедовал лишь три года,
И на третий Он был распят…
Но последствия Воскресенья
Переменят мир навсегда:
Рухнут царства от сотрясенья,
Встанут новые города.
Предрассудки бросив нелепы,
Будут рады цари царей
Возводить фамильные склепы
У могил простых рыбарей…
***
-Обвиняют нас, православных,
Что от жизни мы далеки,
Что в плену у традиций давних
Твердолобы мы и узки.
Ясно, в вере не все - на вынос,
И преданья она хранит.
Это- плюс ее, а не минус,
Что тверда она, как гранит.
Объясните, ученый Некто,
Чем вам вера нехороша?
Бог- объект познанья субъекта,
Инструмент познанья- душа.
Очищай же душу в смиреньи,
Если хочешь достичь венца,
И, смиряясь, находи в твореньи
Образ Господа и Творца.
Нет не веры - нету желанья.
Наблюдаем мы парадокс:
Отрицая возможность знанья,
Атеист и есть ортодокс.
Говоря «Материя вечна»,
Как толкует нам диамат,
Он на веру берет беспечно
Кем-то выдвинутый догмат.
Чем гордитесь вы, лицемеры?
Покажите, в чем вы правы.
Я прочту вам наш Символ Веры.
А во что же верите вы?
***
Блеск науки - в ее вершинах,
Ослепительных пиках гор.
«Звезды- дыры в небесных шинах»,-
Был уверен Анаксагор.
Почивает в славе нетленной
Эта светлая голова.
«Он познал устройство Вселенной!»-
На надгробном камне слова…
Пифагор учил из Кротона:
«Миром числа руководят…»
К астрономам упрек Платона:
«Слишком часто в небо глядят…»
«Наблюдение- путь познанья!»-
Аристотель гордо изрек…
И на тысячу лет изгнанья
Здравый смысл в науке обрек…
А ведь это - дубы средь леса.
Выдающиеся умы.
Озаренья столпов прогресса-
Вспышки света средь полной тьмы.
Что Земля есть шар - всему свету
Пифагор давно известил,
Вокруг Солнца нашу планету
Аристарх еще запустил.
Но скажу ведь без осужденья
(Из меня какой судия?):
И один процент заблужденья
Искажает смысл бытия.
Кто был прав на все сто? Коперник,
Солнце двинувший в центр миров?
Риччиоли, его соперник,
С крыш бросавший тонны шаров?
Ошибался тщеславный Браге,
Составитель таблиц и карт,
Заблуждался полный отваги
Бесшабашный Рене Декарт.
Не решил бы сейчас задачу
По механике Галилей.
Не поймал бы за хвост удачу
На экзамене сэр Галлей…
Как же не разочароваться?
Глаз бы правый я вырвать дал,
Чтобы левым налюбоваться
Тем, кто истиной обладал.
В мелком споря, в главном сходились
Все ученые всех веков:
Без Всевышнего обходились,
Мир рисуя для дураков…
Только Ньютон просто и строго
Объяснить этот мир хотел,
Сил источником видя Бога
И причиной движенья тел.
Гений Столп. Основоположник.
Теоретик. Практик. Борец.
Почему он не был безбожник?
Потому что он был мудрец.
В толкованьях на Даниила
Ньютон кончил жизненный путь.
Будь же пухом ему могила-
Бог простит его как-нибудь.
Исключение из атлантов-
Я всегда восхищаюсь им:
Он стоял на плечах гигантов,
Но вот жил он умом своим.
Как пред мудрыми мы убоги.
Ведь ученый наших времен
Не желает слышать о Боге
По причине той, что умен…
Полюбил я, в книгах копаясь,
Девятнадцатый странный век.
От младенчества просыпаясь,
Постигает мир человек.
Магнетизм, эфир и флюиды,
Правда с вымыслом пополам,
Шарлатанства всякие виды,
Развлечения и бедлам…
Лишь теорию теплорода
Завершает Жан Поль Марат-
А уже в стеченьи народа
Румфорд пушку сверлит сто крат…
В цепь Гальвани включал лягушек-
Бились лапки мертвых химер,
А флюиды вместо игрушек
Взрослым детям давал Месмер…
И казалось- вот-вот получим
Мы на все вопросы ответ,
Все опишем мы и изучим
За ближайшую сотню лет.
Время рушило ожиданья:
За вопросом вставал вопрос,
Расширялась сфера познанья,
В ней объем незнания рос…
А сейчас все скучно и пресно.
Прагматичные времена.
И науке давно известно,
Что не знаем мы ни хрена.
Дважды два- не всегда четыре,
Опус физика- как сонет…
В современном научном мире
Абсолютной истины нет.
К ней никто уже не стремится,
Как в античные времена.
Если нравится, свет- частица,
Если хочется, он - волна.
Ньютон в физику постоянство
Ввел, казалось бы, навсегда.
Абсолютны время, пространство…
А Эйнштейн сказал : «Ерунда!»
Нет для мыслящего субъекта
Тайн движенья в прямом пути:
Если знаешь скорость объекта,
Можно место его найти.
С этим трудно не согласиться?
Микромир возражает : шиш!
Если знаешь импульс объекта-
Место ты не определишь…
Мир гипотез и мир теорий
Без начала и без конца,
Мир расплывчатых категорий,
Мир без имени и лица…
Что учить будут ваши внуки,
Вы попробуйте дать ответ.
Что войдет в скрижали науки
Из гипотез нынешних лет?
А потомки нас и не спросят,
Возводить кому пьедестал-
И Эйнштейна, может, отбросят,
Как он Ньютона отметал…
Век- и нет в науке флюидов,
«Невесомых» пропал и след…
Покаянный псалом Давидов
Пережил три тысячи лет!
Поменяли теченье воды,
И земля изменила вид-
Через списки и переводы
Слышно нам, как плачет Давид.
Сквозь века и сквозь расстоянья
В часе третьем службы земной
Все творит в слезах покаянье
Царь, владевший чужой женой…
Веру вы с наукой сравните:
Что есть истина, что есть блажь?
Я построю дом на граните.
Стройте вы на песке шалаш…
***
Но давайте к звездам поближе.
Человек уж взрослый такой.
Даже небо сегодня ниже-
Констатирую я с тоской.
Что считали древние греки,
Повторять бы я не хотел.
Мы что знаем в двадцатом веке
О рожденьи небесных тел?
Миллиарды лет- это шторы,
Что за ними- не увидать.
Можно грудить теорий горы,
На кофейной гуще гадать.
Старт научному марафону
Восемнадцатый век дает.
Наш поклон Леклерку Бюффону-
Космогонию он кует.
Солнцу врезалась в бок комета,
Бесконечным хвостом пыля-
Из осколка вышла планета,
Называемая Земля.
Представлял я, когда врубался,
Тот космический фейерверк!
Ах, как жаль, что он ошибался,
Наш Бюффон Жорж Луи Леклерк…
Вот пример из пятого класса,
Как научной мысли звено-
Заблужденье Канта-Лапласа,
Опровергнутое давно.
Скажем лишь, проявив гуманность-
Той гипотезы больше нет
Про космическую туманность-
Прародительницу планет…
Помню шум возле модной темы
(Мир науки всегда шумит):
Зарожденье нашей системы
Объяснил академик Шмидт.
Хойл с ним в чем-то перекликался,
Джефрис, в общем-то, возражал.
Я Вейцзекером увлекался,
А вот Джинса не уважал…
Есть гипотезы и иные,
И теорий- хоть завались.
Как шары они надувные,
Высоко взлетая, рвались…
Я парил над землею бренной
На космических облаках.
От пульсирующей Вселенной
У меня стучало в висках.
Старый библиотечный практик,
Понял я, тома перерыв,
Что началом метагалактик
Был Большой космический взрыв…
Сто теорий- вот ведь как много
Постигал я своей башкой.
Но нигде я не видел Бога
И гипотезы нет такой.
А нельзя ли признаться честно
Не боясь, что впадем мы в шок:
Да, науке, мол, неизвестно,
Кто на небе звезды зажег?
Но понятно для дурачины,
А не то ,что для мудреца:
Нету следствия без причины,
Нет творения без Творца…
***
Ладно- звезды… К ним не добраться.
Пусть сияют себе во мгле.
Вы попробуйте разобраться,
Как возникла жизнь на Земле.
Мир скрывает, под спудом спрятав,
Тайну древнюю естества-
Превращенья коацерватов
В первобытные существа.
Можно душу греть на диван
Той гипотезой голубой,
Что когда-то там, в океане,
Жизнь возникла сама собой.
Аргументы вот слабоваты-
Я гроша бы за них не дал.
А липиды, коацерваты-
Всю органику кто создал?
Как же камень, песок и глина
И подобное вещество
Превратились вдруг беспричинно
В вирус, дерево, существо?
Элементов всего сто девять.
Для того, чтоб их оживить,
Что прикажете с ними делать?
Током бить? Облучать? Давить?
Призадуматься было б надо:
Почему, не скажет никто,
Жизнь, абиогенеза чадо,
Не родится еще раз сто?..
Сто друзей мне послало небо,
Но один мне- больше, чем брат.
Мы делили с ним пайку хлеба,
Вместе с ним прошли Сталинград.
Но рассказ о нем был бы долог.
Схоронил я друга давно.
Одаренный микробиолог,
Да сгубило его вино.
Он спивался в те пятилетки,
Когда граб мог орех рождать,
И пытались совсем без клетки
Вещество живое создать.
Вслух молясь на вождей иконы,
В духе нового колдовства
Сонм ученых искал законы
Оживления вещества.
Ни намека на те законы,
Ни малейших жизни примет.
Плуты нам биосубликоны
Прописали в недрах комет.
А потом, потеряв терпенье
И наскучив игрой ума,
Возвели хулу на творенье:
«Жизнь рождает себя сама!»
Только друг мой, битый в отчизне,
Мне черкнул в конце письмеца:
«Сколько бьюсь над загадкой жизни-
Столько вижу сущность Творца…»
***
От беды с Вавилонской башней
Протекли миллионы дней.
Человек стал еще бесстрашней,
Но нисколько не стал умней.
Сотню лет мы тешили беса-
Создавали миф на века:
Как наш предок вышел из леса,
Как в труде менялась рука…
Ставя в ряд один альбумины
Человека и шимпанзе-
Кирпичи на те же руины
Мы везли на старой козе.
Все приматы, что раскопали
От Адама до наших дней,
К нам, конечно, в предки попали-
Чем ни скрюченней, тем родней.
Как хотели мы, так чудили.
Одного понять не могли:
Почему людей находили
В тех же самых пластах земли.
И конфуз этот был не редок,
Факт бил Дарвина наповал:
С человеком «далекий предок»
Одновременно проживал.
Как ученые рады были-
Мир науки просто сиял:
От неандертальца добыли
Генетический матерьял!
Что ж бомонд наш разочарован?
Все разрушил двадцатый век:
ДНК кусок расшифрован,
Существо-то – не человек…
***
Ум возвысил нас среди тварей.
В мозге нет участка важней,
Чем кора больших полушарий.
Где-то полсантиметра в ней.
Шесть слоев различит анатом,
И цитологии говорят,
Что вот этим серым субстратом
Люди мыслят, любят, творят.
Мозгом радуемся, страдаем.
Мозгом телу приказ даем.
Им от Баховских фуг рыдаем,
Над Онегиным слезы льем.
Мозг рукою двигает ложку,
Мозг глазами видит восход.
Мозг придумал танк и матрешку,
Хиросиму и луноход…
У науки нет объяснений:
Почему не скажете вы,
Кто пред вами- дебил иль гений,
Подсчитав объем головы?
Нам австриец Галь Франц Иосиф
Френологию подарил.
«Чушь!»- скажу, сантименты бросив,
Кто бы что бы ни говорил.
Ум младенца неосязаем
Через череп, если без врак.
Подрастет- вот тогда узнаем,
Лев Толстой он или дурак.
Ум- рефлексы? Да Бога ради…
Я ведь Павлова уважал.
Не умри я там, в Сталинграде-
До сих пор бы не возражал.
В грудь, сюда вот, пуля влетела,
В позвоночном столбе застряв.
С полчаса я пробыл вне тела,
Жизнь при этом не потеряв.
И имею все основанья
Полагать, что наука врет:
Мозг наш- лишь инструмент сознанья.
Смертно тело, ум не умрет…
Сто красавиц я в жизни встретил-
Помню только свою жену.
Чем-то так ее Бог отметил,
Что любил я ее одну.
Наши семьи угнали вместе,
Но потом разошлись пути.
И писал я ей, как невесте,
Дал Господь мне ее найти.
Мы годами жили в разлуках,
Но умели любовь беречь.
Нам сердца разрывало в муках
Ожиданье будущих встреч.
То бродяга, то зек, то воин,
Не хотел я ей жизнь губить.
Разве был я ее достоин?
Разве мог ее не любить?
Наши жены жили, страдая,
Становясь в разлуках старей.
Жены сохли, нас ожидая
Из окопов и лагерей…
И когда уже нас, казалось,
Никому не разъединить-
Трех детей мне растить досталось,
А ее пришлось хоронить.
Нес я гроб в пятьдесят четвертом,
Но ни разу за столько дней
Я жену не причислил к мертвым
И надеюсь на встречу с ней…
Думай я , что исток страданья-
Лишь молекул набор простой,
Мозг разбил бы об угол зданья
Или вытравил кислотой…
Отойдем от глупых абстракций
И представим, как может быть,
Чтоб за сонмы лет и реакций
Углерод сумел полюбить?
В результате модификаций?
Трансформаций? Метаморфоз?
Бред научных мистификаций
Умиляет просто до слез.
И поистине впечатляет,
Как, отринувши небеса,
Нас безбожие заставляет
Верить в сущие чудеса!
***
Среди злых научных фантазий
Дисциплина живет одна-
Нить причинно-следственных связей
Заплетает в сети она.
Сколько лет я в тенетах прожил,
Потерял года и года.
А суммировал, подытожил:
Все такая же ерунда.
Грыз я экзистенциалистов,
Умилявшихся на себя,
Утопистов-социалистов,
Ненавидевших всех, любя.
Чел великих немецких шизов,
Одержимых, сдается, сплошь,
Доморощенных блюдолизов,
Выдающих за правду ложь…
Сортирует пусть теоретик,
Прикрепляя к каждому лист:
Метафизик иль диалектик,
Эмпирист- рационалист.
Это все- условно, поверьте,
И не более, чем слова.
Только мастью разнятся черти.
Все их карты- из рукава.
На две группы делю я грубо,
И градация тут проста:
Кто не верует, зло и тупо,
И – кто верит, но не в Христа.
Я всегда отметал с порога
Наш тупой материализм:
В неприятьи Господа Бога
Он утратил и реализм.
На слепого мы не пеняем,
И с глухим мы не говорим.
Если кто-нибудь невменяем,
Мы ж за то его не корим.
«Объективность»- всего лишь тога,
А под ней- пустое нутро.
И совсем не верили в Бога
Ни Вольтер, ни Дени Дидро.
В человеке видел машину
Самовзводную Ламетри,
Как в часах, наверно, пружину
Полагая у нас внутри…
Но и «Бог» философа- слезы,
Горе горькое от ума.
Так, Природа- «бог» у Спинозы
И причина себя сама.
В отпаденьи от «абсолюта»
Шеллинг зла исток замечал.
Ницше мир сводил почему-то
К столкновению двух начал.
Шпенглер верил в судьбу убого.
Мир, по Беркли- самообман.
Кант доказывал « нужность» Бога,
О Христе что-то плел Ренан…
Гегель знал причину творенья!
Это был «Абсолютный Дух»…
После этого «озаренья»
В философии свет потух.
Марксу с Энгельсом, ненормальным,
Верить в духа было смешно.
Объявив нерациональным,
Погребли и это зерно.
И Причиной миру досталась
Не любовь и не красота-
Безнадежна, как усталость,
И звенящая пустота…
***
Приступил к Нему Петр когда-то:
«До семи ли, Господи, раз
Повелишь Ты прощать нам брата,
Согрешившего против нас?»
И отца нам толкуют просто:
Божье «Семьдесят раз по семь-
Не четыреста девяносто,
А- прощенье всегда и всем…
***
-Что-то я разболтался сдуру,
И еще хочу говорить…
Мы давайте попросим Шуру
Кипяточку нам заварить…
Бог приходит не в ум, а в сердце.
Не дается Он сгоряча.
Гордым в Царство закрыта дверца,
И Господь не дает ключа.
Человек годами страданий,
Сам не зная, куда, идет.
После лет пустых ожиданий,
Когда он уже и не ждет,
Он, смиряясь, на все согласен,
Жизнь ли, смерть- ему все равно…
Прямо в душу, тих и прекрасен,
Бог падет, как дождь на руно.
***
Как петляли мои дороги-
Вижу, будто в кошмарном сне.
Я сто раз забывал о Боге,
Только помнил Он обо мне.
Расскажу вам про странный случай
В незабвенную ночь одну.
Видно, как я себя ни мучай,
А придется вспомнить войну…
***
Дед хлебал кипяток вприкуску,
Задыхаясь, фразы рубил:
Он испытывал перегрузку –
Очень он войну не любил…
- Начинал в составе пехоты…
В сорок первом. Там, под Москвой…
В декабре нас, остатки роты,
Вывозили с передовой.
Немец был уже остановлен
И нарвался на контрудар.
Полк наш – вымотан, обескровлен.
Передышка – как Божий дар…
Грузовик трясло и метало,
И глядел я тупо окрест:
Трёх скамей на роту хватало
И ещё было много мест…
Помню только – гул самолёта,
Помню только – вспышка огня.
А вот дальше не помню что-то:
Как заклинило у меня…
Из заснеженного кювета
У дороги прифронтовой
Выбирался я с того света,
То ли мёртвый, то ли живой.
И не ранен и не контужен –
Все на свете в Божьих руках…
А из тел поднимались души,
Надо мной кружа в облаках.
Прижимал я винтовку к сердцу,
Озираясь дико вокруг.
А, плечом выбивая дверцу,
Из кабины лез политрук.
Боевой наш сталинец бравый,
Он и тут оказался хват!
И сказал мне громко лукавый:
«Это он во всём виноват…»
Он ничем меня не обидел –
Наш ходячий патриотизм,
Только я его ненавидел
За безбашенный фанатизм.
Не застегивал он шубейку,
Его взгляд кидал меня в дрожь.
Жизнь свою он ценил за копейку,
А чужую ставил ни в грош.
От таких – понты и подлянки,
От таких – пыльца и гнильца,
Из-за них я кашлял в землянке,
Потерял и мать, и отца…
Из-за них мне на все вопросы,
Любознательному орлу,
Отвечали снег да морозы,
Да конвой - кайлом по хайлу.
Из-за них я сыночку Пете
Крест втыкал в тугие пески.
Из-за них все войны на свете.
Из-за них –людей на куски…
Ствол в руках моих поднимался,
И решимость во мне росла.
Политрук мне в тот миг казался
Воплощеньем земного зла.
Был судья я и был законник.
«За сынка, за мать и отца…»
Передернув затвор, в патронник,
Девять граммов я вбил свинца.
Тишина гудела, как зуммер.
Я приклад ощутил щекой…
И наткнулся на взгляд. И умер.
И во мне родился другой.
И другой тот , помню поныне,
Позабыв о своей судьбе,
Утопая в снежной равнине,
Человека нес на себе.
Политрук шептал мне невнятно:
«Брось меня… Я дойду… Смогу…»
А от валенка его пятна
Плыли маками на снегу.
Под Калугой- не заблудиться-
Там село на селе вокруг,
Только солнце стало садиться,
Да и силы иссякли вдруг.
День сгорел со скоростью свечки.
Купол неба, темнея, стыл.
Мы петляли вдоль русла речки
И не знали, где фронт, где тыл.
Иногда где-то били пушки,
А потом- опять тишина.
У костра на лесной опушке
Коротали мы ночь без сна.
Мы тянули к огню ладошки,
Дров подбрасывая порой,
И слюнявили «козьи ножки»,
Набивая бурой махрой…
Рваный валенок цвета ваксы
Он промакивал рукавом.
На сукне гимнастерки кляксы-
Мертво-черные на живом.
Поднималась луна над далью,
Становилось светло, как днем.
Колыхаясь цыганской шалью,
Пролетала ночь над огнем.
А костер трещал, излучаясь
И разбрасывал огоньки,
И мигали звезды, качаясь
На волнах небесной реки.
И задал политрук свой главный,
Бесконечно важный вопрос:
«Объясни ты мне, православный,
Почему я без Бога рос?
Помолись ты Господу Богу-
Ты Ему ведь, вроде, как свой…
Чтобы Он сохранил мне ногу…
Чтобы я остался живой…»
Да, на ложь не имел я права,
Но не мог ему не соврать.
Я сказал : «Успокойся, Слава.
Будешь с сыном в футбол играть…»
***
Он дремал на моей шинели.
Я молился, ночь сторожив.
Вдруг, качнувшись, замерли ели,
Заструился воздух, ожив.
Будто Кто-то в ночи безбрежной
Подошел и встал надо мной-
Бесконечно сильный и нежный,
И до боли в сердце родной.
Я застыл в немом изумленьи,
Я испуганно клал кресты
И просил у Бога в моленьи:
«Пусть уйдет, если Он- не Ты…»
Бесконечно длилось мгновенье.
Не расскажет язык земной,
Как я молча, в благоговеньи,
Разговаривал с Тишиной.
Тихо плакал, маленький воин,
От греховности естества,
Оттого, что я недостоин
Припадать к ногам Божества.
И просил Его ,безутешный,
Чтобы Он меня изменил.
Слезы мне утирал Безгрешный
И ни в чем меня не винил…
Я с той самой ночи, поверьте,
В этой подлой жизни земной
Не боюсь ни муки, ни смерти-
Лишь бы Бог пребывал со мной.
Сколько я постами морился,
Сколько я поклонов творил-
Чтоб хоть раз тот миг повторился,
Когда Он со мной говорил…
Кто сказал, не помню я, фразу:
«Будто кони, бегут года…»
И, встречая друзей, не сразу
Узнаем мы их иногда.
Помню, как, от счастья дурея,
Разрыдался я в Лавре вдруг:
В одеянии иерея
Подошел ко мне политрук…
***
Мир чужой за спиной оставлен.
Путник шел к родному крыльцу.
Угнетен и душой подавлен,
Представлял, что сказать отцу…
«Согрешил я ,отче, на небо.
Сыном быть тебе- не судьба.
Хоть за пайку ржаного хлеба
Ты возьми меня, как раба.
Я на все потерял надежды…»
Но раздался голос отца:
«Принесите ему одежды.
Заколите ему тельца.»
В мире я ничего не значу,
Существую, будто в бреду.
Отчего я так горько плачу,
Когда в храм поутру иду?
Ноги сбивши в кровь о каменья,
С перелатанною сумой,
Это я , расточив именье,
Возвращаюсь к себе домой.
***
Как старик обожал варенье!
Ложкой брал- и на булку: шлеп.
«Это- в вишнях стихотворенье»,-
Объявлял он Шуре взахлеб…
- Расскажу вам про идиота-
Пусть рассказ мой будет нелеп…
Вот возжаждавший хлеба кто-то
В дверь вошел под вывеской «Хлеб».
Он купил краюху, зевая,
И распробовавши, сказал:
«Может, взять еще каравая?»
И пошел за ним… На вокзал…
Шура Гегелю не внимает
И читает лишь Жития,
Но она душой понимает,
Что такое суть бытия.
Шура- спец не только в вареньях,
Никогда не смейтесь над ней.
Вся она в постах и моленьях
С молодых девических дней.
И не каждый сможет, заметим,
Жить заботой о стариках.
Я, наверное, буду третьим,
Кто умрет на ее руках…
Как Иосиф Аримафейский,
Был я тайным учеником:
Образ жизни вел фарисейский
И посты соблюдал тайком.
Но, к стыду своему и сраму,
За карьеру свою дрожа,
Позабыл я дорогу к храму,
Литургией не дорожа…
Очень жаль – про свою вот службу
Не могу я вас рассказать.
Не взирая на нашу дружбу,
Должен в том себе отказать.
Знайте – правило есть простое,
Я могу для вас повторить:
Оборонка – это святое,
И о ней нельзя говорить.
Я в запас уволился рано,
В городок наш вернулся жить:
Помешала старая рана
Как положено, дослужить.
И на хату, где я родился,
Ордер выдал мне горсовет.
На дрова наш домик годился,
Я ремонт тут делал пять лет.
Нашей мельницы, как невеста,
Красовавшейся у реки,
Не нашел я следа и места-
Зря лишь стаптывал каблуки.
Я не знал, что делать с собою-
Сам себе я стал господин.
Все читал я без перебою
В этом старом доме один.
Что-то вдруг в душе надломилось.
Тосковал я ночи без сна.
И звала меня Божья милость,
А наука стала скучна.
И настало такое время-
Я раздвоенность одолел.
Я отбросил науки бремя,
И ни разу не пожалел.
Предоставив самим ученым
Погребать своих мертвецов,
Сел за книгу в сафьяне черном,
Что от дедов и от отцов.
И с тех пор одно я приемлю,
Счастлив тем, до чего дорос:
Сотворил Бог небо и землю-
Вот ответ на первый вопрос.
Разделил он воду и сушу.
И ответ на вопрос второй:
Сотворил Бог всякую душу-
Вот за что я стою горой!
Отрицая дух сего века,
Буду верен я одному:
Сотворил Господь человека
По подобию Своему.
И доколь в телесной храмине
Ждет душа своего конца-
И вчера , и завтра, и ныне
Славлю Господа и Творца.
Хорошо ли мне или плохо,
Мне осталось в сем бытие
До последнего славить вздоха:
"Да святится имя Твое!"
***
Тьма бывает в часу девятом.
О, как трудно сердцу вместить:
Бог пришел,чтобы быть распятым,
Он пришел, чтоб меня простить.
И когда я кричу от муки,
И когда дрожу в темноте –
Надо мной распростерты руки
Пострадавшего на кресте…
***
Голубям припасая крошки,
Я любил гулять по утрам.
И однажды больные ножки
Привели меня в старый храм.
Я пришел к концу литургии.
Выходил из церкви народ.
Комья сглатывал я тугие
У закрытых Царских ворот.
И один в опустевшем храме,
Исполняя древний закон,
Я по кругу пошел, губами
Прикасаясь к доскам икон.
Я шагал из сегодня прямо
В то забытое мной вчера.
Видел я: вот отец, вот мама,
У колонны – брат и сестра.
А вот тут стояла девчушка –
На меня смотрела она.
Синеглазая, как игрушка.
Моя будущая жена…
И от боли я задохнулся,
Ощущая в сердце клинок.
«Здравствуй, Господи…Я вернулся…»
Он ответил: «Здравствуй, сынок. »
К храму я по этой дороге
Проходил ещё много лет.
А теперь мертвы мои ноги,
И глаза позабыли свет.
Где друзья мои, где подруги?
Не увидеться больше нам.
Разметали нас злые вьюги,
Размели по всем сторонам.
И осталось мне – по привычке
На коленях книгу листать
И ладонью гладить странички –
Те, что мне уже не читать.
Я сижу, погруженный в грезы,
Потеряв и дни, и часы,
И роняю на книгу слезы,
Будто капли теплой росы…
Не удержишь процесс познанья,
Я б и думать о том не смел.
Но слепить модель мирозданья
Без Творца никто не сумел.
Вы, Валерий, мир познавайте,
Вы вопросы ставьте ему.
Но на «как» вы не уповайте.
Суть вещей лежит в «почему».
Почему мотылек так ярок-
Ведь не видит он свой узор?
Бог создал его нам в подарок,
Чтобы радовать чей-то взор.
Что нам в том, как краски смешались
На закате там, в высоте?
Суть: «Зачем?» Чтоб мы утешались,
Видя кисть Творца в красоте…
О себе не мыслите много,
Не ищите то, чего нет.
Прославляйте Господа Бога
И живите тысячу лет…
***
Я однажды ночью проснулся-
Показалось, Шура кричит.
Старый клен в окошко тянулся.
Тишина. А сердце стучит…
От тревоги не было средства.
Мне шепнула в ухо беда,
Что мое кончается детство,
И старик ушел навсегда…
***
В час, когда форель золотая
Поплывет по звездной реке,
Я брожу, о чем-то мечтая,
Вспоминаю о старике.
Он вложил в меня голограмму,
Он мне в сердце зерно зарыл-
И однажды пришел я к храму
И, стесняясь, дверь приоткрыл.
Да никто б из нас в церкви не был,
И огонь в лампаде зачах,
Если б мы не видели Небо
Отраженным в чьих-то очах.
Огонечки звезд- как посланцы
Бесконечно дальних миров,
Где вихрятся протуберанцы
На кипящей плазме шаров.
Где-то там, на иной планете,
Тишину не взрывает крик.
Люди счастливы там, как дети,
И один из них- мой старик.
По дороге долгой и пыльной,
Где пройду, может быть, и я,
Он идет молодой и сильный,
Постигая суть бытия.
СТРАННИК
Отложу все дела не важные,
Сяду я за листы бумажные.
За окном давно рассвело.
Я рисую свое село.
Написать бы родину малую
На холсте судьбы кровью алою…
Боже, Отче, благослови-
Дай терпения и любви.
***
Холод Слякоть Стылая улица.
Все бы осени выть да хмуриться,
По унылой земле бродя
На косых ходулях дождя.
Провода- акколада плотная,
Птичья стайка в них- запись нотная.
Ветер воет с нее в трубе
Реквием по русской судьбе…
Очертанье домов обманное
Наложу на утро туманное.
Светло-серым, будто седым,
Я из труб обозначу дым.
Вот березки на холст запрыгнули,
Ветки нежные в дуги выгнули.
Вот- громадой из-за кустов
Церковь старая без крестов.
Это- в пестрых платках, как рябушки,
В магазин торопятся бабушки.
Это- мальчик меня смешит-
В школу топает, не спешит…
Может, скажет кто образованный:
Нехорош пейзаж нарисованный.
Ну, да я совет не прошу-
Как мне нравится, так пишу.
* * *
Посреди России поставлено,
В берег речки избами вдавлено,
На распутьи семи ветров
Затерялось село Покров.
Божьей милостью уцелевшее,
Поредевшее, одряхлевшее,
Завершает жизненный круг.
Помолись за него, мой друг.
Храм с колоннами здоровенными
В честь побед над иноплеменными
Возводили наши деды-
Чтоб Господь хранил от беды.
А потом, в честь побед над русскими,
Вход забили рейками узкими,
И сломали кресты отцы.
Вот такие мы молодцы.
Забрала свой покров, как водится,
Пресвятая Мать- Богородица,
И деревней было село…
Да Володю к нам принесло.
Вот идет он в шапке поношенной
От лесной дороги заброшенной.
Он несет топор да пилу
По проснувшемуся селу.
Высока фигура плечистая,
Широка улыбка лучистая.
Борода до груди доской.
Я не знаю, кто он такой.
Руки сильные, работящие,
Голубые глаза блестящие.
Приезжает он по утрам-
Восстанавливает наш храм.
* * *
Он зашел к нам в клуб прошлой осенью-
Кудри с проседью, очи- с просинью.
Обратился: «Что, мужики?
Восстановим храм у реки?»
Сомневались мы- больно складно врет.
Рукава засучим, мол- и вперед.
Церковь без крестов- дескать,срам.
Чай, директор даст нам на храм…
Кирпичи б нам колоть об темечки.
Мы смеялись, да грызли семечки.
А сосед меня- толк в бочок:
Шизанутый, мол, мужичок…
Да никто помочь не торопится.
Вова наш один в церкви гробится.
Он- стальной. Он здоров, как бык.
Он не жалуется. Привык.
Он работает, он старается,
Каждый день до нас добирается
То с попутными, то пешком
С вещевым заплечным мешком.
А директор наш- человек –душа.
Вове он на храм не дал ни гроша,
И не просто так отказал,
А на дверь ему указал.
Вова наш ни с кем не ругается.
Он на Господа полагается.
Про директора говорит:
Мол, не ведает, что творит.
И откуда-то, сам я не пойму,
Может, правда, Бог подает ему-
То он жесть везет, то бруски,
То «КАМАЗ» строевой доски.
Наблюдаем мы, как он мучится,
И гадаем мы, что получится.
Все село не верит и ждет,
Что он бросит нас, да уйдет.
Только бабушка Клава, странненька,
Привечает нашего странника-
Принесет ему молочка,
Купит с пенсии табачка.
Да детишки за ним все носятся-
На плечах покататься просятся.
Он им кукол из пеньки вьет,
Да конфет в карманы сует.
* * *
Говорят о нем люди разное-
Кто смешное, кто безобразное.
Большинство жалеют его:
Не больной, но вроде того.
Бывший наш главбух -бывший главный вор
Говорит, что Вова железо спер,
И доску не всю нам привез-
Два куба сменял на овес.
Кум-алкаш с женой (мир с обоими)
Полагают, он пьет запоями:
Коль мужик не пьет никогда-
Знать, запойный. Это- беда…
А уж бабкам-то что за радости
Сочинять- плести о нем гадости?
Тетя Фрося у нас умна:
Разгадала Вовку она.
Раскусила вмиг, как пустой орех:
Есть на нем, видать, очень тяжкий грех.
То ли он в кого-то стрелял,
То ли старец его проклял.
Храм наш Вове дан в наказание-
За грехи нести истязание.
Вот как в церкви служба пойдет-
Он в душе покой обретет…
А Володя не убивается-
Лишь хохочет он, заливается.
Клеветой его не пронять.
Как он терпит- мне не понять…
* * *
Я беру из дому газеточку,
На крыльце кручу сигареточку
Под кривой столетней сосной
Посреди России земной.
Солнца красного предзакатный луч
Пробивается из-за сизых туч,
Проецируя, как мираж,
В небо странный красный пейзаж.
Вижу лес, долину широкую,
Вижу замок с башней высокою-
Может, в нем живут старики,
Храм воздвигшие у реки?
Бесконечная и чудесная,
Надо мной- Россия небесная.
Кто бы мог телескоп мне дать,
Чтобы мать с отцом повидать…
Вроде верю, но как-то не твердо я.
Знаешь, вера ведь без дел-мертвая.
Умилюсь- и махну рукой.
А Володька- он не такой.
Он зимой ходил через лес в пургу-
Щеки красные, борода в снегу.
Каждый день я слышал с утра
В церкви гулкий стук топора.
В окна он вставлял рамы тонкие-
Март с сосулек гнал капли звонкие.
Храм наш стеклами заблистал.
А тем временем май настал…
Кровлю старую Вова сбрасывал,
А народ все сплетни обсасывал.
Разговор промеж мужиков:
Раскурочит- и был таков…
И глазели мы, бестолковые,
Как тесал он бревна дубовые,
Прибивал к брусам уголок
И веревкой наверх волок.
Страпила один устанавливал,
А никто и не останавливал.
Сумасшедшему что сказать?
Пуп развяжется- не связать.
Обивал страпила он досками
И клепал железо полосками.
Вот на крыше сверкнула жесть…
Кто же, все-таки, кто он есть?
Сколько ж дал ему Бог старания…
Осень выдалась ныне ранняя.
По утрам туманы в лесу,
И опять зима на носу.
***
Храм из ничего воздвигается,
А совхоз на нет разлагается.
Мне за месяц шеф-дуралей
Заплатил девятьсот рублей.
Вымирает село, спивается.
Молодежь отсюда смывается.
Пить мы любим да воровать.
Для кого тут храм открывать?
Фермы бывшие раскурочены,
Через двор дома заколочены.
Еще десять- пятнадцать лет-
И считай, что Покрова нет.
А недавно Вовка привез попа,
И у церкви нас собралась толпа.
Пламя свечки в моей руке
Колыхалось на ветерке.
И смотрели мы, пораскрывши рты,
Как на храме он поднимал кресты.
На коленях бабки, крестясь,
Зарыдали, слез не стыдясь.
Он отвесно лез по крутой стене-
Снизу маленьким он казался мне.
Полз по куполу, как сверчок,
Русский крохотный мужичок.
Ветром наверху продуваемый,
У креста стоял несгибаемый.
Убедились мы- он не врет:
Храм откроет. Или умрет…
* * *
Так уж выпало- жить случилось мне
В одно время с ним и в одной стране.
Вырос он в таком же селе,
По такой же ходил земле.
Так же он мечтал подрасти скорей,
С чердака кидал в небо сизарей,
Пионерский галстук носил
И траву на лугах косил.
На осенней лесной проталине
Он ревел о Юрке Гагарине,
И от первой любви страдал,
И друзей в беде не кидал.
Вот и я, как он, спал спокойным сном
Под звездой счастливой в краю родном,
И пока не стал «шурави»,
Так же верил первой любви…
И вставала страна огромная-
В страхе пятилась сила темная,
Наши танки были крепки,
И заводов пели гудки.
Были люди в себе уверены-
Сплошь все Чкаловы да Ангелины,
И по жизни каждый мальчиш
Был без малого Кибальчиш.
Память вечная тебе, Родина.
А полжизни, вроде как,пройдено.
Только Вовка встретил Христа,
А в моей душе- пустота.
Все в ней сломано, разбазарено-
Марш Буденного, смерть Гагарина,
День Победы, цвет кумача,
Образ дедушки Ильича…
Не подам, конечно, и виду я,
Что живу, Володьке завидуя.
Все сомненья мои ему-
Как до лампочки, ни к чему.
По Руси он ходит уверенно.
Для него страна не потеряна.
Кто сказал, что России нет?
Ей всего-то тысяча лет!
Он бежит с утра -в нем труба поет:
Куликово поле его зовет.
Этот храм- его высота,
Вовка здесь стоит за Христа.
Поздоровается, как встретится-
Взгляд его прожектором светится,
Руку тиснет- впору взреветь,
И пойдет себе, как медведь.
Я хочу ему свой задать вопрос,
До которого сам я не дорос,
И прямой получить ответ:
Есть ли, правда, Бог или нет?
Если жив Господь- как же быть со мной?
Что наделал я со своей страной?
Я- народ, и мне отвечать.
На мне- Каинова печать.
* * *
Я гулял в дубках в Воскресение-
Собирал опята осенние.
Вижу, Вова с попутки слез
И пошел в село через лес.
Зашатался вдруг, будто в доску пьян,
И свернул с тропы, и упал в бурьян.
Сотрясая тугую плоть,
В его сердце стучал Господь.
И под куполом мироздания
Раздались глухие рыдания,
Понеслись они в даль небес,
И сочувственно шумел лес.
Плыли тучи низко в небе седом,
Жизнь вокруг текла своим чередом,
И Отец в ладони родной
Нес любовно шарик земной.
А в Руси, на этой грешной Земле,
Каждый храм разрушен в каждом селе,
И за все- кому-то страдать,
Чтоб вернулась к нам благодать.
Я стоял, смотрел в отдалении,
Как катался он в исступлении-
Несгибаемый наш, стальной,
Брат о Господе мой родной.
И душа гудела встревожено,
Видя то, что ей не положено.
Обожгло мне сердце тоской:
Понял вдруг я, кто он такой.
Не железный он и не каменный,
Не мотор в груди его пламенный.
Никого он не убивал,
И у старцев он не бывал.
Просто он в село к нам пришел с добром-
Не за золотом, не за серебром.
Не за славу, не за медаль
Он мотался в такую даль.
Он пришел у нас Господу служить,
Чтобы на алтарь сердце положить
И открыть нам храм у реки,
Чтоб спасались мы, дураки.
Был он с нами, а мы с ним не были,
Мы плели о нем были-небыли.
Потешался каждый, как мог-
И никто ему не помог.
Мы в нем немощи выискивали,
А найдя, что-то попискивали,
Будто нам доверили суд,
И грешки его нас спасут.
Он- простой мужик, как и я , и ты,
Но на церкви нам он поднял кресты.
Оцинковкой крыша блестит…
И грехи ему Бог простит.
Изменить решил я свою судьбу.
Нищий наш совхоз я видал в гробу.
Не спешите меня ругать:
Вовке я приду помогать.
* * *
Встал пружиною он с земли сырой.
Снова плечи вширь, снова грудь горой.
Слез предательские следы
Рукавом стряхнул с бороды.
И в лице его, паче чаянья-
Ни уныния, ни отчаянья.
Он упрямо шагает в даль,
А в глазах- голубая сталь.
БОГДАНИХА
Хороша была деревня у реки.
Ах, какие здесь гуляли пареньки,
Ах, как жарили гармошки для девчат!
А сегодня здесь грачи- и те молчат.
Будто грянула Великая Зима.
Год от году ниже клонятся дома,
Да все выше к солнцу тянется бурьян.
Не поет по вечерам лихой баян,
Крики детские сердец не веселят...
Только- бабушки, кормящие цыплят,
На завалинках застывшие деды
Да заплаканные ветлы у воды.
Из столиц закаты наши не видны,
Крики душ, упавших в небо, не слышны.
Видно, кончилось терпение Творца-
Вот и ждет деревня близкого конца.
Скоро, скоро доживет она свой век,
В страшный путь уйдет последний человек...
И захлопнутся резные ворота,
И останусь я на свете- сирота...
* * *
Хоронили мы брательника, Петра.
Бабье лето было, помню, что вчера:
Как любительское фото за стеклом
Утро над недопроявленным селом,
И воробушками белыми впотьмах-
Изоляторы на стынущих домах.
Пауком, неутомимая в трудах,
Билась осень в оголенных проводах.
Мелкий дождь шуршал, как старенькая мышь,
Тихо струйками скребя по скатам крыш,
Падал на землю и, выбившись из сил,
Одиноко вдоль по улице трусил.
Был рассвет седым и хмурым, как старик,
Но раздался петушиный звонкий крик-
И проснулось наше старое село,
Закружилось, завертелось, ожило.
Всеми звуками запела суета.
Злые выстрелы пастушьего кнута,
Стук дверей, калиток скрип со всех дворов,
Лай заливистый, мычание коров...
И как будто чья-то сильная рука
Разорвала кучевые облака.
Куст ирги, как пес, встряхнулся от дождя,
И сверкнуло солнце, в небо выходя.
Над Богданихой, деревнею родной,
День вставал- веселый, звонкий, озорной...
Сколько ж лет я не бывал в родном селе,
По живой богданской не ступал земле...
Петя, что же ты удумал, паренек:
В мать-сырую землю лечь в такой денек?
Всю Богданиху заставил ты рыдать.
Да никто тебя не спрашивал, видать.
* * *
Есть у каждого села свое лицо-
Свой характер, свой язык, свое словцо.
В Митрофанове по-волжски жмут на "О",
А в Куземкино- на "Ц":"Зацем? Цаво?"
В бывших барских селах добрый люд живет,
И начальство из него веревки вьет.
А где вольные вот жили- там беда:
Дерзость в генах заложили навсегда.
Вот с поимским ты народом не шути!
Ведь крестьян в Поиме не было почти,
Промышляли тут все больше ремеслом.
Вольным был всегда Поим, лихим селом.
Сроду пьянки там, да драки, да разбой:
То соседи подерутся меж собой,
То сапожники на бондарей пойдут,
То валяльщики сапожникам дадут.
На конец- конец, на стенку- стенка, ряд на ряд.
Кузнецы- так те молотят всех подряд...
Но бывали злыдни, что и говорить:
И Поим таких не мог переварить.
Сельский сход решал: такого-то орла-
Взять под крылышки и выгнать из села.
Вот от этого лихого мужичья
И пошла на свет Богданиха моя.
Оттого мужик богданский- ой, не прост!
Спорить с нашим- что быка тянуть за хвост.
Сам себе мужик богданский господин.
Дело всякое он делает один.
Избу ставит, погреб роет, грузит воз-
Он сопит, кряхтит, пыхтит, как паровоз,
Покалечится и жилы надорвет-
Но на помощь никого не позовет.
Потому и нет такого ремесла,
Чтоб Богданиха освоить не смогла.
Сами рубим, сами лепим, сами шьем,
Сами лошадь, если надо, подкуем.
Да и в свалках- ох, богданские крепки!
Вся округа помнит наши кулаки.
Как пойдем мы в клуб в соседнее село,
Глядь, всех местных- будто веником смело...
***
А народу, а народу у крыльца...
Вижу тетку, вижу няню и отца.
С ними близкие мои, кому я рад:
Дядя Вася, тетя Тая, Надя, брат.
Вся родня моя сегодня будет тут.
По-богдански нас Саньковыми зовут.
Здесь фамилию мою не говори:
На селе у всех фамилий две и три.
Если спросишь: "Мне, мол, нужен Серяков",
Не поймут тебя:"Не знаем , кто таков...
Ты к Санькову? Ну, так то- други дела..."
Ведь у нас тут Серяковых- полсела.
Мы от прадеда Санька ведем свой род,
А Мамазовы- совсем другой народ...
Дед Санек, хочу словцо о нем сказать,
Мог и валенки свалять, и кнут связать.
Трехобхватные дубовые пеньки
На дрова возил Санек из-за реки:
Он умел их в одиночку корчевать,
Да на топку колунами разбивать.
Шкурку выделать умел и шапку сшить...
А еще любил Санек народ смешить.
Лошадей держать совет не разрешал-
Дед в телеге на корове разъезжал.
Раз комбед богданский палку перегнул-
У соседа он корову умыкнул.
Дед Санек пошел в совет- вопрос решил:
Весь комбед избил и в кучу уложил...
Ну, да это все минувшие дела.
Не узнал бы наш Санек сейчас села.
Заколоченные двери по домам,
Пустыри, как от пожарищ, тут и там.
Здесь был Прохоровны дом, а здесь- Хохла,
Тетя Фрося в той избушечке жила...
То ли мор какой людей поистребил,
То ли фриц мою Богданиху бомбил.
Из пустых оконных выбитых глазниц
Враг невидимый глядит, как из бойниц.
Смерть разгуливает в брошенных дворах,
И ползет из них тягучий, липкий страх...
***
Хором дружным бабки грянули в избе
Панихиду по оборванной судьбе.
Стройно, благостно взмывают голоса
Прямо к Богу в голубые небеса.
"Отче наш, иже еси на небесех..."-
Плач деревни за детей своих за всех.
И от "Святый боже" сами слезы льют.
Спелись бабки, вон как слаженно поют:
На году у нас по десять похорон...
А народ идет, идет со всех сторон.
Сроду здесь я на видал такую рать.
Вот как Петя земляков сумел собрать.
Из Ногинска, из Ростова, из Орла...
Вот куда моя деревня утекла:
Кто в Саранск, кто в Тулу, Брянск и Брест,
И еще, наверно, в сотню разных мест.
Тот -приехал на машине, тот- пешком,
Тот- вчера пришел проститься с земляком,
Тот -на похороны чуть не опоздал,
Тот- знаком, того- я в жизни не видал.
А ведь все они- родня тебе и мне:
По родителям, по деду, по жене.
Распроси любого- скажешь: вот те на!
Да у нас с ним в венах кровь течет одна...
***
Дядя Саша прибыл.Ох, издалека...
Да меня он не признает, сопляка:
В день, когда он на телеге уезжал,
Я его на трехколесном провожал.
Опишу я вам богданского орла.
Голова его, как снег, белым-бела.
Росту будет в дяде Саше метра два,
Кулачища- как моя вот голова.
Цвет лица- точь в точь мореный дуб.
Шея, грудь, как у быка, и голос груб.
Слушай, как-то с ним история была:
Вся деревня животы надорвала.
Пас санек у старой насыпи коров.
Чья-то телка провалилась прямо в ров.
Саня наш, пока беднягу доставал,
Умудрился как-то- хвост ей оторвал.
Саня телку за рога как ухватил,
Поднапрягся... И башку ей открутил.
Вот такие они, наши мужики:
Мы сегодня перед ними- сосунки...
***
Дядя Федя поздоровался со мной.
То- философ наш богданский записной.
Он давно все книжки в мире прочитал.
Вроде, полным шизофреником не стал,
Но как выпьет, как пойдет слова вязать:
"С точки зренья Фейербаха, так сказать..."
А не то начнет за Гегеля орать,
Как прицепится к кому- не отодрать.
Этот самый Гегель нам- страшней чумы:
Не вмещают наши куцие умы.
Опасается богданский мужичок,
Что у дяди Феди крыша набочок.
А про баб уж и не буду речь держать.
Как увидят дядю Федю- так бежать.
Уж они его боятся! "Адиет...
Ну, как он достанет ножик- да убьет..."
***
Вот и Генка-борода.Здорово, брат!
Трубку б в зубы ему- вылитый пират.
Он у нас в реанимации лежал.
День лечился, на второй домой сбежал.
Как-то встретил он отца и сгоряча
Шибко жаловался матом на врача.
Врач сказал ему:"Винцо теперь забудь."
Что он мелет?Жить-то надо как-нибудь?
Земляки вы золотые, земляки,
Как же дороги вы все мне, как близки.
Эх, родня моя богданская, родня-
До чего же ты чудная у меня...
***
Вот разъедемся, и знаю наперед:
Больше радость нас уже не соберет.
Чтобы мы могли друг друга повидать,
Снова должен будет кто-то жизнь отдать.
Кабы не было сегодняшней беды-
И не встретились бы многие деды.
Не видались по пятнадцать-двадцать лет,
И не ведали, кто жив, а кто и нет.
...Уж богданские при встрече не орут,
Не сопливятся и горло не дерут.
Подой дет один- седая голова,
Да такому же кивнет едва-едва...
Да как вздрогнет вдруг, взглянув в ему в лицо,
И уронит "козью ножку" на крыльцо:
Вспомнил, вспомнил старый милого дружка!
Молча схватит он в объятья земляка,
Дак груди его своею как прильнет,
Крепко стиснет, да туда-сюда качнет...
И слеза блеснет из-под прикрытых век.
Здравствуй, здравствуй, дорогой мой человек!
***
Сердце стиснуло безжалостной рукой,
Как запели "Со святыми упокой..."
Что-то делать будет Петина жена?
Как она теперь с детишками одна?
Дочь забытая у двери слезы льет,
А мальчишке каждый пряничек сует.
Нам хотелось бы- совсем не умирать.
Всю родню на свадьбы только собирать.
Каб за горло не брала порой беда-
Мы б Творца не вспоминали никогда.
Вот когда нам свет не мил, в глазах- ни зги,
На коленях плачем: "Боже, помоги..."
***
Деревенька- мать моя.Пока дышу,
Светлый образ твой в душе своей ношу.
Память- друг мой, дай, тебя я обниму,
Без тебя мне было б плохо одному.
Память- верный мой товарищ боевой.
Если помню- значит, я еще живой.
Записала ты на пленку, как могла,
Жизнь мою, мои поступки и дела.
Мы с тобой прошли вдвоем немало лет.
Каждый шаг мой ты снимала, каждый след.
Дай-ка, память, включим старое кино,
И начнем его со слов :"Давным давно..."
***
...Август.Теплый летний вечер.Комары.
Солнце красное катилось за бугры.
Помню, с удочкой сидел на берегу.
Пели девушки за речкой на лугу.
Слов не помню, песня грустная была.
Как у мальчика маманя умерла.
Одевают мамку в траурный наряд.
Мальчик плачет, свечи тусклые горят...
Нежно, жалобно звучали голоса,
И от песни той туманились глаза.
Самому хотелось лечь и умереть...
И на спящий поплавок тот не смотреть.
Помню, жалко было мальчика до слез.
И себя- но только как-то не всерьез.
Песня- это просто напросто слова.
Вот приду домой, а мамочка- жива...
***
...Звон пилы весенним утром по селу:
Мы с Грачонком пилим старую ветлу.
Наш мальчишечий рассчет довольно прост:
Вот обружится ветла на старый мост,
Перекроет всю дорогу тракторам-
То-то будет бригадиру стыд и срам!
Шеф позвонит- будешь землю носом рыть.
А ведь мы тебя просили клуб открыть?
Вот сорвем мы тебе график посевной-
У директора попрыгаешь, родной.
Открывай, голубчик, нечего нас злить:
Ветел много, можем все перепелить...
***
...Помню, с первой в жизни девушкой моей
Мы сидели на скамье у тополей.
А над нами, будто вдребезги пьяна,
Хохотала сумасшедшая луна.
Петухи уж перекличку завели,
Но никак мы все расстаться не могли.
Я ладонь ее держал в своей руке,
А рассвет уже маячил вдалеке.
А прощаясь, я прижал ее к груди
И сказал ей тихо: "Завтра выходи..."
И губами к волосам ее приник.
Был я молод, был я зелен, как тростник...
***
А еще одна картинка- не моя.
Мальчик плачет у дороги в три ручья.
Как пришла ко мне, откуда и когда
Эта маленькая детская беда?
Смотрит мальчик мне в глаза из прошлых дней,
Будто просит он о помощи моей.
Он глядит из тех годов сороковых-
Трудных, сталинских, голодных, роковых.
Сероглазый, худощавый мальчуган.
В общем, добрый,а порою- хулиган.
Но сегодня он не просто нашалил:
Мальчик птичку из рогатки подстрелил.
Вот лежит она, убитая, в пыли,
И от жалости поникли ковыли...
В землю втоптана рогулька, будто хлам,
И разорвана резинка пополам.
Только птичку больше в небо не поднять.
Мне ли боль того мальчишки не принять?
Будет общим горе наших с ним сердец.
Сероглазый этот мальчик- мой отец...
***
Вот канон допели бабки до конца.
Гроб несут, на лавку ставят у крыльца.
Больше, Петя, не увидимся вовек.
Ты уходишь, мой хороший человек,
Дерево не посадив, не долюбив,
Дома временного так и не срубив.
А тебе уже готовят вечный дом
На горе за нашим маленьким прудом.
Страшно после долгих дней- навечно в ночь.
Но страшней уйти, не выдав замуж дочь,
Не успев узнать, кем вырастет твой сын...
У колодца разбивается кувшин,
Обрывается серебряная нить,
И друзья тебя приходят хоронить...
И пошел, пошел вокруг него народ,
Заводя последний страшный хоровод.
Закричали бабы и подняли вой:
"Ой, да , Петенька, лежишь ты, как живой!
Ой, да, Петя, встань да глазки разомкни!
Ой, да кто к тебе приехал, ты взгляни!.."
Наша бабушка еще была жива,
Вышла к гробу, ножки двигая едва,
И упала б. да как ласточка в силках,
У меня она забилась на руках:
"Ой, да, Петенька, да что же ты лежишь?
Что же ты ко мне навстречу не бежишь?
Наказал меня Господь твоей судьбой.
Ты возьми старуху, Петенька, с собой..."
Можно плакать, можно биться и вопить-
Только мрамора слезой не растопить.
Белой статуи холодные черты
Отражали свет нездешней чистоты.
И подняли мы его и понесли
З околицу, за пруд, за край земли...
Шла по улице богданская семья-
Братаны, сыны, деды и кумовья.
Незнакомая, далекая родня,
Что внезапно стала близкой для меня.
Шли плечом к плечу, рыданий не тая.
С нами плакала Богданиха моя.
***
Друг от друга нас по жизни развело.
Ненадолго мы приехали в село.
И разъедемся в большие города.
Соберет нас только новая беда.
Сколько выпало Богданихе моей
Горькр плакать, провожая сыновей.
Не собрать птенцов, как птице, под крыло:
Всех детей твоих по свету разнесло.
Кто на честь своей деревне, кто на срам,
Разбрелись они по четырем ветрам.
Кто на зоны, кто на фронт, кто в города.
Большинство не возвращалось.Никогда.
Уходили сыновья: зима была.
И однажды наша очередь пришла.
Как кораблики, по жизни, кто куда,
Уплывали мы из детства навсегда.
Чтобы счастья поискать в чужом краю,
Покидали мы Богданиху свою.
Хороша была деревня у реки.
Что ж мы с нею сотворили, мужики?..
***
Русь. Расеюшка.То ливни , то пурга.
Заметут мою Богданиху снега,
И сотрут с лица земли ее дожди.
Ты не жди меня, родная. Ты не жди...
